— Остра ты на язык, Евдокия, только твоя душа мне не нужна. Ты и так скоро преставишься.
— Зачем явился?!
— За казной я своей пришел, что твой муженек у меня пограбил.
Евдокия и вправду была худа. Лицо пожухлое и желтое, словно осенний лист. Некогда полные щеки изрезаны тоненькими морщинами, через которые испарялась недавняя свежесть.
Губы мумии слегка дрогнули:
— Поищи… может, найдешь.
— Где казна?.. Где, спрашиваю?!
Евдокия молчала.
— Разговаривать не желаешь… Пусть плеть испробует, — распорядился Иван Васильевич, — и стегать до тех пор, пока не укажет, где казну укрыл ее муженек.
Опришники попеременно пороли Евдокию — в ответ ни вздоха, ни стона, будто удары приходились не по телесам, высушенным долгой болезнью, а по вязанке хвороста.
— Чур тебя! — охнул царь. — Баба-то мертва! Ну и ладно… Красавица Наталья нам про сокровища поведает.
Когда царь явился в комнату, Наталья сидела в окружении девок. Спокойная. Красивая.
Одна из девиц уже успела сбегать к матушке и с ужасом пересказывала то, что увидела: двое опришников лупили хозяйку плетьми, а потом один из них набросил сердешной на лицо одеяло и объявил, что Евдокия преставилась.