Цвастика и Пентагон   ::   Пепперштейн Павел

Она обвела поездной туалет вдохновенным взглядом: как же она боялась этих вагонных туалетов в детстве, как страшилась их вони, их смрадных луж и тряпок, их железных педалей с пупырышками, их лязга и жестяных ведер с непонятными буквами… Страшилась, но больше не боится, наоборот, туалет показался ей прекрасным, родным – он был просторнее и величественнее, чем тесные клаустрофобические туалеты европейских поездов с их глупой пластмассой и душным запахом химических освежителей воздуха. Здесь же все было настоящим, кондовым, крупным, как и должно быть в России, просторное окно было привольно замазано краской, и этот загадочный цвет – то ли зеленый, то ли серый, то ли желтый, и крупные размашистые мазки большой кисти – все это выглядело как фрагмент живописного полотна, сверху было нацарапано нецензурное слово, и сквозь прозрачные царапины видны были проносящиеся леса.

Волна любви к Родине как логическое завершение триады, состоящей из волн любви к бабушке и к себе, накатила на Машу, она наклонилась к окну и поцеловала царапину, составляющую чер точку над буквой «Й», и сквозь эту царапину поцеловала леса, дачи, заводы, овраги и реки родной страны.

Тем временем в другом конце вагона, в другом туалете девочка по имени Катя Сестролицкая достала из шелкового мешочка с иероглифами крошечный шарик, напоминающий жемчужину. Она положила его на ладонь и тоже, как и Маша Аркадьева, глянула в зеркало.