Деревня   ::   Бунин Иван Алексеевич

Поистине изнурили эти годы, - по две недели не снимаемые рубахи, еда всухомятку, хромота от кривых сапог, от сбитых в кровь пятен, ночевки в чужих избах и сенцах!

Широко перекрестился Кузьма, когда наконец выскочил из этой кабалы. Но опять нужно было добывать как-нибудь кусок хлеба. Послужив без году неделю у гуртовщика под Ельцом, подался он на Воронеж. В Воронеже давно началась у него любовь, связь с чужой женой туда и потянуло. И почти десять лет околачивался он в Воронеже - возле ссыпки хлеба, маклерствуя и пописывая в газетах статейки по хлебному делу, отводя или, вернее, растравляя душу статьями Толстого, сатирами Щедрина. И все томился неотступной думой, что пропадает, пропала его жизнь.

В начале девяностых годов умер от грыжи Балашкин, а незадолго до того видел его Кузьма в последний раз. И что это за свидание было!

- Писать надо, - хмуро и зло жаловался один. - Вянешь, как лопух в поле...

- Да, да, - гудел другой, уже сонно кося своим помертвевшим глазом, с трудом ворочая челюстью и не попадая махоркой в цигарку. - Сказано: каждый час учись, кажный час мысли... гляди кругом-то -на все беды и убожества наши...

Потом застенчиво ухмыльнулся, отложил цигарку и полез в столик.

- Вот, - забормотал он, роясь в пачке каких-то истершихся бумаг и вырезок из газет. - Вот тут, друг, куча добра... Я все почитывал, да вырезывал, да записывал... Помру, - годится тебе, матерьял о русской жизни дьявольский. Да вот постой, я тебе найду сейчас одну историйку...

Но рылся, рылся - и не нашел, стал искать очки, стал тревожно шарить по карманам - и махнул рукой.