Дилогия Василия Гроссмана   ::   Солженицын Александр Исаевич

Уходит, и на лестнице "слёзы текли по его щекам". А уже скоро идти на решающий Учёный совет. Читает и перечитывает своё возможное покаянное заявление. Начинает партию в шахматы - и тут же рассеянно покидает её, очень живо всё, и соседние с тем реплики. Вот уже "воровски оглядываясь, с жалкими местечковыми ужимками торопливо повязывает галстук", торопится успеть на покаяние - и находит силы оттолкнуть этот шаг, снимает и галстук, и пиджак, - он не пойдёт.

А дальше его гнетут страхи - и незнание, кто же выступал против него, и что говорили, и что теперь с ним сделают? Теперь, в окостенении, он по нескольку дней не выходит из дома, - ему перестали звонить по телефону, его предали и те, на чью поддержку он надеялся, - а бытовые стеснения уже и душат: уже "боялся управдома и девицы из карточного бюро", отнимут излишки жилой площади, член-корреспондентскую зарплату, - продавать вещи? и даже, в последнем отчаянии, "часто думал о том, что пойдёт в военкомат, откажется от брони Академии и попросится красноармейцем на фронт"... А тут ещё и арест свояка, бывшего мужа сестры жены, не грозит ли тем, что и Штрума арестуют? Как всякий благополучный человек: ещё и не сильно его тряхнули, ощущает же он как последний край существования.

А дальше - вполне советский оборот: магический доброжелательный звонок Сталина к Штруму - и сразу всё сказочно переменилось, и сотрудники кидаются к Штруму заискивать.