Дмитрий Донской   ::   Бородин Сергей Алексеевич

Если ж еще млад и не разумеешь этого, приходи ко мне, помилую, на другое дело поставлю…"

Но когда Тютчев ушел, на Мамая нахлынул новый приступ ярости: как посмел разговаривать!

– Догнать рязанского гонца!

– Рязанца?

– Догнать и отхлестать. Чтоб сказал Олегу, каковы наши плети. Да чтоб Олег поспешал.

Несколько воинов охотно кинулись за дверь.

Певец за стеной продолжал петь Манаса. Большая толпа стояла вокруг ханской избы, слушая певца и норовя быть поближе к хану. Бернаба ушел к генуэзской пехоте. Падал мелкий дождь, и трава стала скользкой.

У Гусиного Брода Тютчева встретила вторая стража. Иван Святослов был хорошо знаком Тютчеву.

Едва соединились с ними, Тютчев подозвал к себе пятерых Мамаевых мурз, вынул ханскую грамоту и молча, перед их глазами, разорвал ее в клочья.

– Как смеешь? – крикнул один из татар, хватаясь за саблю.

– Оружие вынимаешь? – удивленно спросил Тютчев. И велел стражам вязать послов. Четверым из связанных отсекли головы. Пятого развязали и, вежливо держа за руки, отхлестали плетьми.

– На ногах стоять можешь? – спросил Тютчев. – Могу.

Тогда велел еще добавить.

– Ползать можешь?

Татарин молчал.

– Оденьте его!

Мурзу одели. Тогда Тютчев переспросил:

– Ползать можешь?

Мурза, кривясь от ярости, гордо ответил:

– Могу.

– Так ползи к своему Мамайке и скажи, как русские от своей земли на чужую службу переходят.

Оставив на холодной мокрой траве пятерых этих мурз, Тютчев поскакал к Дмитрию.