Дмитрий Донской   ::   Бородин Сергей Алексеевич

Кирилл жадно смотрел, как вьются струи Оки; но не хватило сил, голова закружилась.

Весь берег полон был встречающего народа. Жены толпились, высматривая своих мужей, отцы – детей, дети – отцов. Клики, и возгласы, и звон, и ликованье, и чья-то горестная причеть; видно, сведала, бедная, от раненых, что некого больше ждать!

Но в гуле голосов так часто звучала слава, так радостно глядели иные из заплаканных глаз, что обессилевший Кирилл, блаженно закрыв глаза, подумал: "Будто и меня встречают! Будто и мне кричат!"

И вдруг отчетливо услышал в себе, как растет, словно молодой дубок, медленно, но крепко, большая радость: нет ни прежних обид, ни горестей, ни тягот. Все начинается снова – не отвергнет, не осудит, не обидит родина, за которую бился!

С улыбкой он приподнял веки, и вдруг метнулось перед глазами какое-то бабье напряженное, не то радостное, не то обомлелое лицо. И он, ослабев совсем, снова закрыл глаза.

"Брови, как у Анюты!"

Как хорошо было слышать, поднимаясь в гору, стук колес о коломенские бревна. Слышать гул знакомых колоколов. Вернулся!

Когда телеги въехали в гору и остановились у соборной площади, он очнулся. Какая-то легкая, но твердая рука сдвинула с него покрывало.

– Жив?

Он испуганно открыл глаза.

Покрытая от дождя длинной шалью, Анюта стояла над ним, словно будила с постели после тяжелого сна.

– Встанешь, что ль?

– Поддержи.

С трудом он поднялся. Сел на телеге, чтоб собраться с силами.