Дневники   ::   Гиппиус Зинаида

Что еще они могут сделать? Третьякова предлагает путь подкупа (в виде залога; да этим, видно, икончится). Они выйти согласятся лишь вместе.

У X. был Горький. Он производит страшное впечатление. Темный весь, черный, "некочной". Говорит - будто глухо лает. Бедной Коноваловой при нем было очень тяжело. (Она - милая француженка, виноватая перед Горьким лишь в том, разве, что ее муж "буржуй и кадет"). И вообще получалась какая-то каменная атмосфера. Он от всяких хлопот за министров начисто отказывается.

- Я... органически... не могу... говорить с этими... мерзавцами. С Лениным и Троцким.

Только что упоминал о Луначарском (сотрудник "Н. Жизни", а Ленин когда-то совсем его "товарищ") - я и возражаю, что поговорите, мол, тогда с Луначарским... Ничего. Только все о своей статье, которую уж он "написал"... для "Нов. Жизни"... для завтрашнего №... Да черт в статьях! X. пошел провожать Коновалову, тяжесть сгустилась. Дима хотел уйти... Тогда уж я прямо к Горькому: никакие, говорю, статьи в "Нов. Жиз." не отделят вас от б-ков, "мерзавцев", по вашим словам; вам надо уйти из этой компании. И, помимо всей "тени" в чьих-нибудь глазах, падающей от близости к б-кам, - что сам он, спрашиваю, сам-то перед собой? Что говорит его собственная совесть?

Он встал, что-то глухо пролаял:

- А если... уйти... с кем быть?

Дмитрий живо возразил:

- Если нечего есть - есть ли все-таки человеческое мясо?

***

Здесь обрывается текст моей "Петербургской Записи", - все, что от нее уцелело и, после долгих лет попало в мои руки.