Дни и ночи   ::   Синуэ Жильбер

— Согласен. Только обещайте не прерывать меня и дать договорить, несмотря на ваш скептицизм или неверие.

— Вы слишком требовательны, — заметила Дора, поднося к губам стакан. — Ладно. Я обещаю.

— Для начала скажу, что не обольщаюсь — я знаю, вы не поверите ни одному слову из этой истории. Впрочем, это не история, а летопись, судовой журнал. Мы вели его вместе. — Он сделал паузу. — Три тысячи лет назад…

Она чуть не поперхнулась.

— Повторите, пожалуйста…

— Три тысячи лет назад… — Рикардо глубоко вздохнул, отпил глоток вина и доверительным тоном начал: — Жили-были…

Слова потекли, скатываясь в море. Сначала неуверенно, потом более решительно. Они становились нотами, ноты складывались, создавая песню, и песнь эта сливалась с темнотой позднего вечера. В ней рассказывалось об истории, древней как мир. Это было повествование об очень далеком прошлом, о непроницаемой тайне, зародившейся на первой заре первого утра. Песнь оглушала Дору, лицо ее становилось серьезным. Она вызывала у нее улыбку, потом недоверие, которое все нарастало, сменяясь удивлением, и, наконец, перешло в волнение. Волнение переросло в потрясение, когда Рикардо заметил в ее сумке газету, вынул ее и пробормотал: «Элефтерон Вима», а затем вручил ей изумруд Янпы.

Но вот песнь смолкла, мелкая дрожь пробегала по телу Доры. В зрачках разгоралось пламя. По обнаженным рукам и внутри растекалась раскаленная лава древнего вулкана.

Губы их были крепко сжаты.