Донесённое от обиженных   ::   Гергенрёдер Игорь

Тот, презрительно склонив голову на сторону и уперев руки в бока, произнёс: “Я официр, я чиновник, да!” — и отстранил Шубина “своеюмощною рукой, как ветку с дороги”. Он требует от барышень “einen Kuss”, “поцалуйшик”, остальные немцы поддерживают его, не чувствуя ни малейшей опаски. И лишь Инсаров оказался для них неожиданностью, обойдясь с их собратом решительно и энергично: тот “всей своей массой, с тяжким плеском бухнулся в пруд”.

Как только собратья, опомнившись, вытащили его из воды, он, чин русской службы, начал браниться: “Русские мошенники!” Далее следует не менее красноречивая, наводящая на размышления подробность. Немец кричит “вслед “русским мошенникам”, что он жаловаться будет, что он к самому его превосходительству графу фон Кизериц пойдёт”.

Юрий оказался в затруднении. Напрашивалась мысль: уж не хотел ли Тургенев сказать, что русским надо бы, по примеру Инсарова, побросать “своих” немцев в воду?

Искушённым взглядом литератора Вакер схватывал и схватывал “упоминания”, которые случайными счесть не удавалось. Помещик Стахов, чьей жене принадлежит конный завод, тайком дарит лошадей любовнице-немке Августине Христиановне. А она в разговорах с немцами отзывается о русском барине “мой дурачок”. Преуспевающий обер-секретарь сената, которого Стахов прочит в мужья своей дочери, достаётся опять же немочке...

Между тем Елена предпочла русским молодым людям Инсарова, и это находит понимание у Шубина: “Кого она здесь оставляет? Кого видела? Курнатовских да Берсеневых... Все — либо мелюзга, грызуны, гамлетики, самоеды, либо темнота и глушь подземная”.