JК
Дознание... Роман о маркизе де Саде :: Дюкорне Рики
Страница: 54 из 173Хорошо известно, что сам великий аббат Прево не отказывал себе в утехах юности, равно как и возвышенный Вийон или неподражаемый Рабле. Мы с Лафентиной всегда были готовы простить Саду его выходки, если они были стильными, и закрыть на них глаза, если нет. В моем характере – прощать людям их безрассудства, особенно если ими движут страсти. Даже когда земля ушла у Сада из-под ног и его обвинили в преступлениях, за которые потом заключили в Бастилию, я не оставила его, так как была твердо убеждена, что его оклеветали. Я всецело его поддерживала, пока он не передал мне главы из книги, в которой описывал насилие, по моему убеждению, непростительное. На мое возмущенное письмо он ответил, что просто «упражнялся в рассуждениях». Я же ответила, что описанным им беззакониям нет оправдания.
«Мы живем в просвещенный век, – возразил он. – И пора просвещенным людям беспристрастно рассмотреть и беззаконие тоже».
«Вы желаете писать о наслаждении, – был мой ответ, – а у вас получается нагромождение жестокостей, наподобие перечня товаров в бакалейной лавке. Вы желаете писать об экстазе, но ваша книга утомительна, как опись буфетной».
Сад был взбешен. Больше мы не переписывались. Прошли годы, и я часто думала о том, что он сидит в тюрьме, смирившийся и терзаемый одиночеством. Я вспоминала, как в нашем кружке ученых, illumines [35] , щеголей, тихих безумцев, drolesses [36] , острословов и мистификаторов, он всегда держал себя безупречно. Я решила его посетить. В каком жалком состоянии я его застала! Его добродушие исчезло, сменившись горечью.
«Мы живем в просвещенный век, – возразил он. – И пора просвещенным людям беспристрастно рассмотреть и беззаконие тоже».
«Вы желаете писать о наслаждении, – был мой ответ, – а у вас получается нагромождение жестокостей, наподобие перечня товаров в бакалейной лавке. Вы желаете писать об экстазе, но ваша книга утомительна, как опись буфетной».
Сад был взбешен. Больше мы не переписывались. Прошли годы, и я часто думала о том, что он сидит в тюрьме, смирившийся и терзаемый одиночеством. Я вспоминала, как в нашем кружке ученых, illumines [35] , щеголей, тихих безумцев, drolesses [36] , острословов и мистификаторов, он всегда держал себя безупречно. Я решила его посетить. В каком жалком состоянии я его застала! Его добродушие исчезло, сменившись горечью.