Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

— Подходи, — сказал он Славушке, — а ты подвинься, батя…

Славушка послушно протиснулся к нему, Семен повернул мальчика спиной к окну, взял под мышки, осторожно спустил через окно и поставил на землю.

— Ну как, стоишь? — спросил Рыбкин. — Принимай инструменты.

Так же осторожно он спустил в окно саквояж.

— Поосторожнее, — сказал он наставительно Славушке, когда в мешке опять брякнуло. — Что там у вас — посуда, что ли?

— Да вы что? — зло спросил кто-то сзади. — Долго тут будете безобразничать?

— А чего разговаривать? — сказал человек, выменявший вечером сахар за газету. — Оттолкнуть и закрыть!

— Успеешь, — невозмутимо сказал Рыбкин, не глядя на говорящего, и протянул руку Вере Васильевне. — Давай, учительница…

— Я не знаю… — нерешительно сказала Вера Васильевна, придерживая юбку рукой.

— А еще учительница! — сказал человек, выменявший сахар. — Такие воспитают.

— Разврат от таких и смута, — сказал священник. — Не будь на мне сана…

Рыбкин подсадил Веру Васильевну на столик.

— Заправь юбку меж коленей, — приказал он. — И будем нырять.

И Вера Васильевна оказалась на платформе.

— Благополучно?

— Спасибо, — поблагодарила она. — Большое спасибо.

— Не на чем, — сказал Рыбкин. — Вы мне, а я вам.

— А ты далеко едешь? — спросил Славушка солдата.

— Отсюда не видать.

— Ну, прощай, — сказал Славушка…

Ему не хотелось расставаться с новым знакомым, Славушка понимал, что они никогда уже больше не увидятся.

— Как тебя зовут? — спросил Рыбкин мальчика.

— Славушка.