Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

— Кондрат Власьич, просим…

— Просим, просим!

— Да чего там, мужики, подавай за его…

Фролов сбычился, запустил руку в карман штанов, корябает себе бедро, только сивая борода ходит — вверх-вниз, вверх-вниз…

Насилу собрался:

— Граж-дане…

Куда там… Другого слова произнести не успел, как выбрали!

— С тебя магарыч, Кондрат Власьич…

— Да я…

— Ну чего? С тобой покончено, за тобой магарыч…

Мужики и впрямь в хорошем расположении духа, и на сходку сходили, и старшину выбрали, и все мимо, ни против той власти, ни против этой, ни обложениев не взяли на себя никаких, ни даже приветствиев никому никаких не принимали.

Тем временем замки расколупали, и, не успели Фролова выбрать, как тут же все шасть на улицу.

Терешкин орет:

— Граждане! Отцы! Сейчас спектакль будет…

До спектаклев ли тут, скорей по домам, баста, ползут во все стороны, как тараканы, когда на них плеснут кипятком.

Один Кондрат Власьич опомниться не может, не думал, не гадал, во сне не видал себя волостным старшиной, а тут нате, подсудобили мужички.

Все разошлись, даже Кияшко с солдатами, остались одни вьюноши и поповны, заиграли на фисгармонии всякие контрадансы, заведут сейчас танцы, а новоизбранный старшина все в себя не придет.

Побрел наконец, идет себе по аллее в полном одиночестве, такие-то хорошие, такие-то убедительные слова приходят сейчас на ум, выскажи он их, не смогли б не уважить, освободили бы от непосильной ноши, но сказать их некому, и сбросить с себя ничего уже нельзя.