Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

— Стреляйте же! — слышит Славушка…

Ряжский выпрыгиваетв сад.

Славушка ползет вдоль фундамента и через щель в заборе выбирается на огород Волковых.

По канавке, мимо Тарховых, к церкви…

Но не успевает подняться из канавки, как его принимают чьи-то руки…

Быстров!

— Что там случилось?

Рассказ Славушки бессвязен, однако Быстров быстро уясняет себе, что произошло.

— Ну, ты отчаянный, — не то осуждая, не то одобряя его, произносит Быстров. — Стоило рисковать…

Забирает планшет и толкает мальчика в темноту.

— Быстро. К Введенскому. Стукнешь в крайнее окно. Три раза.

Вот уж чему Славушка никогда не поверил бы: Андрей Модестович сочувствует коммунистам! Хоть бы сказал когда слово в пользу Советской власти. А Быстров, выходит, ему доверяет!

Темно, но на всякий случай дорогу Славушка перебежал. Одиноко белеет церковь.

В парке хоть глаз выколи. В доме Введенского ни огонька. Да и какое окно крайнее?

Тук. Тук. Тук.

Голос с крыльца:

— Степан Кузьмич?

— Это я, — отзывается Славушка.

Введенский сошел с крыльца. Чиркнул спичкой, осветил на секунду мальчика.

— Очень приятно… Идемте.

— Куда?

— В баню.

Ведет мальчика к небольшой баньке на отлете от дома.

Но Славушка здесь не один…

Какой же тут поднялся радостный визг! Возле бани, оказывается, привязан Бобка.

— Заходите, заходите, — строго командует Введенский. — А то собака поднимет шум…

Мальчик на ходу здоровается с Бобкой.