Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

Девушек наперечет, только из Успенского да из Корсунского несколько школьниц. Парни в заношенных солдатских гимнастерках, в холстинных рубахах, в чунях, в сапогах никого, подростки одеты получше, есть даже в сапожках, принаряжены мамками и папками.

Моисеев записывает делегатов, их уже больше двухсот.

Славушка с надеждой поглядывает на Быстрова:

— Степан Кузьмич…

Но тот бросает их, нескольких ребят, которых приметил и приветил еще с прошлой осени, бросает в глубокую воду.

— Я пойду, — говорит он. — Сами справитесь, приду попозже…

— Степан Кузьмич!…

— Привыкайте к самостоятельности. — И уходит…

Славушка чувствует себя капитаном на тонущем корабле среди бурного моря…

Делегаты все подходят и подходят. Моисеев регистрирует.

— Товарищи, конференцию молодежи Успенской волости…

«Интернационал». Вчера Славушка целый день зубрил текст, до сих пор знает нетвердо: «Вставай, проклятьем заклейменный…» Потом — «Молодая гвардия». Выборы президиума. «Называйте, товарищи, кандидатов…» Как бы не так. Тут он едва не совершил крупную политическую ошибку. «Кто намечен в президиум?» — спросил вчера Быстров. «Кого назовут…» — «Ты что, в уме? Пустить на самотек? Да еще перед беспартийными? Нет, так не делается. Заранее наметьте кандидатов, и пусть кто-нибудь с места предложит список…» Вчера же вечером наметили президиум.

Список у Моисеева. «Какие у кого предложения?» — «Ваша фамилия? Моисеев?… Слово товарищу Моисееву».