Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

— Как не слышать, — мирно отозвался отец Валерий. — Мы его воззвания по почте получили.

— Не подчиняетесь, значит, начальству?

— Не то, что не подчиняюсь, но и под суд идти нет охоты.

Данилочкин посмотрел на него:

— Значит, и об этом осведомлены?

— Так мы, Василий Семенович, газеты читаем, я думаю, аккуратнее, чем, например, товарищ Еремеев.

— А это что? — продолжал Еремеев, указывая на громадную книгу.

— Евангелие.

— А это что?

— Переплет.

— Из чего переплет?

— Серебряный.

— А что за украшения?

— Бирюза, халцедоны.

— Драгоценные камни?

— Полудрагоценные.

— Что это вы прибедняетесь? Есть верующие, есть неверующие, а полуверующих не бывает. Драгоценные или не драгоценные?

— Ну, ценные камни.

— Так и говорите. Придется забрать.

— Не могу я отдать Евангелие, я без него службу справлять не могу.

— А мы ваше Евангелие не заберем, серебро с него только снимем.

И Еремеев рывком содрал серебряную ризу с Евангелия.

— Что ж это вы…

Отец Валерий даже всхлипнул.

— Для голодающих!

Отец Валерий тронул висевший у него на груди крест.

— Тоже прикажете снять?

Еремеев хищно взглянул:

— А он серебряный?

Но Данилочкин решил проявить великодушие.