Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

И вдруг — выстрел!

Откуда бы это?

Еще!

Стреляют…

Панков побежал обратно, перескочил канаву…

Ушаков перегнулся через козлы, схватил вожжи и погнал лошадей.

— Н-но!

Сам потом не мог объяснить, испугался ли он или его подтолкнула предусмотрительность.

Лошади понесли.

— А Панков? — крикнул Слава Ушакову.

Панков на ходу вскочил в пролетку. А со стороны подсолнечников — выстрелы. Один, другой, третий…

— Где Николай? — Слава схватил Ушакова за плечо. — Стой!

— Гони! — заорал Панков. — Гони!

— Да ты что, очумел? — закричал Слава. — Николай-то остался…

— Ничего, не пропадет, — пробормотал Панков, переводя дыхание, — на своем поле не заблудится.

— На своем?

— Ну, на нашем, на колпнянском.

— А если убьют?

— Не убьют, — зло сказал Панков. — За две хворостины не убьют. Дадут по затылку в крайнем случае. Сам виноват, не мы его, а он звал за подсолнухами…

Отнял вожжи у Ушакова и погнал лошадей.

Слава не соглашался с Панковым, но тот так свирепо гнал лошадей и так свирепо молчал, что с ним было лучше не связываться.

Выстрелы стихли, лошади пошли ровнее, и летняя безмятежная ночь вступила в свои права.

— Нет, я не согласен, — сказал Слава. — Может быть, повернуть?

— На-кась, выкуси, — буркнул в темноте Панков, и было непонятно, что именно он предлагал выкусить.