Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

Слава вдруг решился, обстановка к тому располагала, сидели они с Васей в стороне, никто им не мешал.

— А с чего это Прохоров утонул? А потом Водицын…

— Не знаю. Судьба.

Гармонист заиграл веселее, с переливами, девушки танцевали краковяк, отводя локти назад, притопывая каблучками.

— Знаете что? — сказал вдруг Вася. — Поезжайте-ка вы завтра обратно, а?

— Чего так? — удивился Слава. — Я у вас поживу.

Он поежился от ночной сырости.

— Пойду, — сказал он, на душе у него стало вдруг тревожно и смутно, и он пожалел, что оставил наган в портфеле. — Одному тут идти неопасно?

— Зачем, ребята у нас добрые, — сказал Вася. — Я вас маленько провожу.

Месяц скрылся в облаках, по сторонам шелестели деревья.

Слава пытался расспрашивать своего спутника, кто и как живет здесь, в Луковце, почему такая вялая у них организация, но Вася не знал или не умел объяснить, отделывался короткими ответами «не знаю» да «не знаю», и неожиданно, ни с то ни с сего сказал:

— В темноте у нас не убьют, ночью смерть вроде убийства… — Помолчал минуту-другую и сказал: — У нас если убьют, так при солнце, чтоб ни на кого ничего не подумали… — И оборвал разговор: — Вон ваша изба, идите. — И отстал, свернул в сторону.

Не хотелось Славе возвращаться в избу, а куда денешься? Постучал.

Открыл дед.