Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

— Да где ж ён?

— А ты за кусты глянь!

— Вот тебе и добыли!

— Была бы оброть, а коня добудем!

Это его ищут, и оброти для него припасли, накинут через голову, и конец тебе, товарищ Ознобишин…

Его ищут по всему саду, заглядывают через забор, но никто не догадывается поглядеть вверх, поискать меж ветвей.

Молчи, Ознобишин, не дыши!

— Упустил ты его, старый черт, — говорит кто-то.

— Куда он денется! — говорит другой. — Лошадка его на месте.

Гурьбой уходят обратно за сарай, голоса стихают…

Но ты молчи, молчи, не шевелись, можешь не можешь, а продержись до вечера, ночью выберешься…

Однако он не белка, не так-то просто прокуковать на ветке весь божий день!

Время тянется медленно, не слышно больше ничьих голосов, должно быть, ушли, ищут по другим местам.

Кузнецов как в воду глядел. Мешал этим мужикам Прохоров, мешал Водицын, теперь приехал будоражить людей какой-то ферт из Малоархангельска…

Кто-то прыгает с забора!

Да это Васька! Тот самый Василий, что провожал его ночью…

Слава не дышит.

Васька осторожно слоняется по саду.

— Эй, ты… Как тебя… Ознобишин! Славка!… Покажься…

Зовет, но совсем негромко, точно сам таится.

— Да не бойся ты…

Эх, была не была, нельзя всем не верить!

Слава осторожно раздвигает ветви, просовывает сквозь них голову.

— Чего тебе?

Васька замирает, кажется, он перепуган еще больше, чем Слава.

— Убивать тебя приходили!

— Я пережду.