Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

Но гордости Быстровубыло не занимать стать, именно классовой, революционной гордости.

Не промедли он, спас бы себе жизнь!

Но он продолжал идти за Выжлецовым, навстречу корсунским богатеям, для которых был олицетворением той самой бедноты, что порушила все хозяйственные устои и грозила самому их существованию.

А через минуту на прогалину выбежали те самые кулацкие сынки, которых тот же Быстров беспощадно преследовал за дезертирство.

Выжлецов повернулся, махнул им рукой, и они скопом навалились на Быстрова.

Как псы, что вцепляются в затравленного медведя, повисли эти парни на Быстрове, схватили за руки, за ноги, теперь уж им никак нельзя было его упустить.

— Приторачивайте, приторачивайте его! — Выжлецов указал на ближний дуб. — Веревками. Покрепче!

Веревки у них были припасены, все было рассчитано заранее. Быстрова привязали к стволу.

Подошли отцы этих парней, молча встали напротив Быстрова.

— Ну а дальше что? — хрипло спросил Быстров, сглатывая слюну.

— А дальше мы тебя судить будем, собака! — крикнул Выжлецов. — Ты нас, а мы тебя!

Степан Кузьмич всегда был не трусливого десятка, а кулаков этих не боялся совсем.

— Это вы-то судьи? — насмешливо произнес он.

— А кто ж мы, по-твоему? — заносчиво спросил Выжлецов.

— Гниды вы, вот вы кто. Я с вами и говорить-то считаю ниже своего достоинства.

Один из парней кинулся к Быстрову.

— Толька, прочь! — осадил Выжлецов.