Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

 — Ты у меня не самоуправничай, не давай воли рукам, пусть все идет по закону… — Он оборотился к Жильцову. — Судить будем, Василий Созонтович, или как?

Тот промолчал, и Выжлецов опять обратился к Быстрову.

— Так слушай же, предаем мы тебя нашему мужицкому суду.

Он и впрямь затеял игру в суд.

— Василий Созонтыч, выскажись, что у тебя отнял Быстров?

— Двух коней реквизировал, это еще до Деникина, а опосля хлеб.

— Сколько? — спросил Выжлецов.

— Одиножды сто пудов из амбара, а двести пудов в риге откопал.

— А у тебя, Парфен Иваныч?

— А у меня овец на мясо забрал, в город отправил.

Выжлецов понуждал высказаться каждого, кто находился в роще, и у каждого нашлось, что поставить Быстрову в вину.

Выступил и Выжлецов, припомнил Степану Кузьмичу и ружья, и пулемет, отобранные в одну из туманных ночей в Козловке, и муку, вывезенную на станцию в счет гарнцевого сбора…

Все эти люди были обижены на Советскую власть, и за все обиды отвечать сегодня приходилось Быстрову.

Выжлецов высказался и развел руками.

— Что можете сказать в свое оправдание, гражданин Быстров?

— А только то, что жалею сейчас, — сказал Быстров, — что не арестовал тебя в ту ночь, когда отбирал оружие, тебя судить надо было, а я пожалел тебя, прохвост ты эдакий!

— На ваши оскорбления отвечать не нахожу нужным, — с достоинством ответил Выжлецов. — Мы здесь не какие-нибудь бандиты…

Выжлецов повернулся к соучастникам.