Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

— Надо бы измерить температуру, да, по-моему, градусника нет ни у кого.

Он не помнил такого случая, когда кто-нибудь в общежитии измерял температуру, никто не болел, а если болел, старался этого не замечать.

— Сейчас принесу тебе чаю… Эмма Артуровна! Это мой брат…

— Знаю, знаю, он сказал, потому и пустила.

— Ему нездоровится, можно его напоить чаем?

Эмма принесла чай, у нее нашлось даже малиновое варенье, раздобыла где-то термометр, сбегала в аптеку за аспирином.

— Вы никогда еще так не хлопотали, — поблагодарил ее Слава. — Прямо как родной человек.

— В последний ведь раз…

Кажется, Эмма готова прослезиться.

— Почему в последний?

— Но вы же от нас уезжаете?

— А вам откуда известно?

Эмма потупилась.

— Франечка еще вчера сказала.

— Да, уезжаю, — подтвердил Слава и занялся братом.

Температура выше тридцати восьми, пьет с трудом, болит горло. Слава пытался выяснить, когда Петя заболел. Оказывается, ночью шел за телегой, разгорячился, напился из колодца холодной воды, замерз и вместо того, чтобы идти, залез на телегу и промерз окончательно. Ему становилось все хуже, он дремал, временами впадал в забытье…

Слава ходит по комнате, посматривает на Петю, собирает вещи. Вещей немного, верхние рубашки, смена постельного и нательного белья, куртка, валенки, валяющиеся с весны в углу, и книги; книг, правда, порядочно, то купит, то выпросит в Центропечати, набралось два свертка.