JК
Две зимы и три лета :: Абрамов Федор Александрович
Страница: 210 из 370 – Вот чего выдумал! Руки замерзли… Да я сколько лет стираю. И дома, и здесь всех обстирываю.
– Смотри не простудись, – сказал Егорша.
– Сам не простудись. Может, замерз? Полезай в баньку. Она тепленная. Я только что белье стирала.
Егорша скосил прищуренный глаз на черные дверцы баньки с деревянным держаком, оглянулся вокруг.
План созрел моментально.
– Пойдем, палец поможешь перевязать.
– Палец? – У Лизки округлились глаза, когда она увидела бинт на его руке. – Где это ты?
– Ерунда. В лесу поцарапал.
– Порато? Болит?
– Временами…
– Ну ладно. Я сейчас. Подожди маленько. В баньке было тепло, сухо. Привычно пахло березовым веником.
Пропуская вперед Лизку, Егорша тихонько накинул крючок на дверцы.
– Иди сюда, к окошечку, тут светлее, – позвала его Лизка.
Он сел рядом с ней на скамейку, зубы у него стучали.
– Ну вот видишь, – сказала Лизка, – замерз. А я нисколечко. Весь день на улице в одном платье и вот нисколечко не замерзла.
– Горячая, значит.
– Наверно, – усмехнулась Лизка.
Она склонилась над его пальцем и начала распутывать бинт. Руки у нее были холодные, жесткие.
– Узелок-то еще не скоро и развяжешь. Топором надо разрубать. Кто это тебе затянул? Тося-фельдшерица?
– Ага…
– Ей бы не руки перевязывать, а возы с сеном. Правда, правда!
Белая Лизкина голова еще ниже склонилась над его рукой. В лучах вечернего солнца она казалась малиновой.
– Смотри не простудись, – сказал Егорша.
– Сам не простудись. Может, замерз? Полезай в баньку. Она тепленная. Я только что белье стирала.
Егорша скосил прищуренный глаз на черные дверцы баньки с деревянным держаком, оглянулся вокруг.
План созрел моментально.
– Пойдем, палец поможешь перевязать.
– Палец? – У Лизки округлились глаза, когда она увидела бинт на его руке. – Где это ты?
– Ерунда. В лесу поцарапал.
– Порато? Болит?
– Временами…
– Ну ладно. Я сейчас. Подожди маленько. В баньке было тепло, сухо. Привычно пахло березовым веником.
Пропуская вперед Лизку, Егорша тихонько накинул крючок на дверцы.
– Иди сюда, к окошечку, тут светлее, – позвала его Лизка.
Он сел рядом с ней на скамейку, зубы у него стучали.
– Ну вот видишь, – сказала Лизка, – замерз. А я нисколечко. Весь день на улице в одном платье и вот нисколечко не замерзла.
– Горячая, значит.
– Наверно, – усмехнулась Лизка.
Она склонилась над его пальцем и начала распутывать бинт. Руки у нее были холодные, жесткие.
– Узелок-то еще не скоро и развяжешь. Топором надо разрубать. Кто это тебе затянул? Тося-фельдшерица?
– Ага…
– Ей бы не руки перевязывать, а возы с сеном. Правда, правда!
Белая Лизкина голова еще ниже склонилась над его рукой. В лучах вечернего солнца она казалась малиновой.