JК
Две зимы и три лета :: Абрамов Федор Александрович
Страница: 212 из 370А за ручьем, как и прежде, шладолбежка – у дятла, видно, тоже месячник.
Люди из леса еще не пришли, но барак не пустовал – в левом углу на нарах лежал человек.
– Загораем? – спросил Егорша. – Почем платят за час?
Тимофей Лобанов – это был он – приподнялся, блеснул глазами в потемках и перелег со спины на бок.
– Давай-давай, перемени позицию, – съязвил Егорша, обиженный его молчанием.
Раньше, когда Егорша приходил сюда до возврата людей из лесу, он частенько заваливался на Лизкину постель и, лежа эдак с папироской в зубах, любил почесать языком с каким-нибудь сачкарем, в особенности с матюкливым стариком Постниковым, но сейчас, проходя мимо Лизкиной постели, он почему-то не решился сделать это.
Он зачерпнул кружкой воды из ведра, стоявшего на табуретке у печи, напился, достал папироску.
– Курить будешь?
– Без курева тошно.
– Что так? Гитлеровские харчи все еще отрыгаются?
Тимофей ничего не ответил. Лизка не приходила.
Что она там делает? Неужели все еще разливается? Ах, черт, надо же было связаться с этой мокрицей! Мало бабья на лесопункте…
С улицы донесся тягучий визг полозьев – кто-то подъезжал к бараку.
Егорша выскочил на улицу – где она, дура?
На кухне огня не было. Он побежал к баньке – надо срочно приводить ее в чувство. А то вернутся скоро люди – хрен ее знает, что ей взбредет в башку. Еще вой поднимет: вот, мол, хотел сильничать. Хороший был бы у него видик!
Дверка в баньку была закрыта на крючок.
Люди из леса еще не пришли, но барак не пустовал – в левом углу на нарах лежал человек.
– Загораем? – спросил Егорша. – Почем платят за час?
Тимофей Лобанов – это был он – приподнялся, блеснул глазами в потемках и перелег со спины на бок.
– Давай-давай, перемени позицию, – съязвил Егорша, обиженный его молчанием.
Раньше, когда Егорша приходил сюда до возврата людей из лесу, он частенько заваливался на Лизкину постель и, лежа эдак с папироской в зубах, любил почесать языком с каким-нибудь сачкарем, в особенности с матюкливым стариком Постниковым, но сейчас, проходя мимо Лизкиной постели, он почему-то не решился сделать это.
Он зачерпнул кружкой воды из ведра, стоявшего на табуретке у печи, напился, достал папироску.
– Курить будешь?
– Без курева тошно.
– Что так? Гитлеровские харчи все еще отрыгаются?
Тимофей ничего не ответил. Лизка не приходила.
Что она там делает? Неужели все еще разливается? Ах, черт, надо же было связаться с этой мокрицей! Мало бабья на лесопункте…
С улицы донесся тягучий визг полозьев – кто-то подъезжал к бараку.
Егорша выскочил на улицу – где она, дура?
На кухне огня не было. Он побежал к баньке – надо срочно приводить ее в чувство. А то вернутся скоро люди – хрен ее знает, что ей взбредет в башку. Еще вой поднимет: вот, мол, хотел сильничать. Хороший был бы у него видик!
Дверка в баньку была закрыта на крючок.