Европейская часть   ::   Вайль Петр

Поют по-итальянски, а память подсказывает русский текст, все ведь перекладывалось на родной, от оперы до похабели: "Никто не знает, где живет Марина, она живет в тропическом лесу...". Фисгармонии, механические пианино, музыкальные шкатулки, шарманки. На полках - тысячи пластинок. "Вы такого не слышали, я сейчас поставлю, вы-таки поймете, что только ради этого стоило сюда ехать". Карузо, 1902-й.

Всю жизнь Джон Григорьевич был иллюзионистом. Над лестницей - афиши, где Мостославский молод и кудряв. "У меня сын в Швейцарии, тоже иллюзионист, как его отец, как его дед, как все. Он говорит: папа, ты дурак, приезжай. Я говорю: а кому я это оставлю? Вы думаете, это вещи? Это судьба".

Гремит музыка, вразнобой тикают десятки часов, звенят колокольчики, блестит бронза, сверкают самовары. Все не так, как снаружи, где снег завалил крыльцо и на глазах заносит целый город, уводя к совсем стародавним временам, к поселению Медвежий Угол, на месте которого, при слиянии Волги с Которослью, встал Ярославль. Теперь "Медвежий угол" - гостиница, бывш. обкомовская, только так ее все и знают. По-прежнему полуанонимный вход, сиротский вестибюль с прилавком, филенка на беленых стенах, фужеры в серванте, смывной бачок с леской-нулевкой. Крупные хмурые женщины долго смотрят в паспорт и в лицо.

Иллюзионист делает пасс, стихают часы, смолкает музыка, приостанавливается время. "Конечно, я думал уехать, когда все ехали. Но я не мог ехать без этого, я остался и не жалею. Ко мне приходят. Жалко, что вы торопитесь, мы могли бы посидеть внизу, под иконой святого Вонифатия, это покровитель пьяниц.