Фатальный Фатали   ::   Гусейнов Чингиз

листок меж страницами, правда, бесследно исчез, и в досье Никитича его не оказалось); знает о бабитах, но вариант этот мало устраивает внука. - Хоть раз бы в какого деспота выстрелили! - сокрушается.

- И я о том же! - соглашается усач, негодуя в душе.

"Эх, внук, внук!..." - усач-коротыш ведет дневник, чуть ли не с младенчества, как узнал, что дед их был казнен, история эта обросла уже семейными легендами, и любит туда заносить патетические фразы, ибо хотя и был некогда сам маузеристом и питал симпатии к отчаянным террористам (таким рисовал он в воображении и своего деда Фарман-Кули), но слыл в душе допотопным романтиком и имел тайную до застенчивости страсть (как и дед к математическим выкладкам об обложении налогами сельчан) к длинным, аж в несколько тетрадных листков, в одно дыхание сентиментальным словоизлияниям. - "Что царь? что король? что султан?! Твой дед поднял руку, совесть имей, аи киши! на самого аллаха! его пророка Мухаммеда, низвел его до Мамиша эй!., а тираны, которые были, есть и будут..." - заполнил целую страницу, исписав ее мелко-мелко, и на следующую перебросил цепочку выспренних фраз, и каждая буква - словно пуля, вылетающая из маузера. II непременно напишет, что "Письма" будоражили умы революционной молодежи не только в Тифлисе, Баку и по ту сторону Аракса, а разве было иначе? но и в захолустной Нахичевани, куда сбежала их семья после казни деда.