Страница:
13 из 21
И в революцию "для русского человека, если о массовости говорить, скорее характерно было некое оцепенение, пассивность - отдал Россию русский человек". Но "сила этой слабости, покорности, смиренность эта не зря, только тут и могло сразу десять веков назад, пустить корень, зазеленеть, расцвести" христианство. И с тех пор "никто не смог изменить, а уж как старались, что вытворяли на этой земле, чем только не утюжили". Да, может быть "всё это была Россия. И не проклинать её следовало, подыскивая звонкими аллитерациями рифмы, призывая мор, глад и холод, точно зная, что чем громче проклинаешь, холодея от собственной смелости, тем более получишь, а там прощай и будь ты проклята!" Но по крайности амплитуды чувств героя, столько уже раз явленной в этом романе, он не останавливается на том, а зовёт - или требует - больше: "Поклонись, поцелуй истоптанный заплёванный пол, поклонись истерзанной этой земле, в которой ты родился!" Не всякий может тому последовать.
А рядом настороженный ревнитель русского сознания возражает и так: в XIII веке "какое ж духовное оскудение, когда такая духовная высота, напряжённость?". И вот "очень люблю этот еврейский интерес к русской истории: что-нибудь вынюхать, а потом перевернуть исподтишка". - А ещё один русский голос: "Почему, зачем, чего им приспичила эта любовь" к России?
Вот и угоди: и так, и этак плохо. И обращаются евреи в православие - так, мол, захватывают его, "к самому нашему сердцу подбираются".
|< Пред. 11 12 13 14 15 След. >|