Городок Окуров   ::   Горький Максим

- И верно, что светло, - сказал Четыхер, помялся и, тяжко отдуваясь, предложил: - Надобно идти, Вавила, нечего тут!

- Идём! - не двигаясь, согласился Бурмистров.

- Ты дай-ка я тебе руки свяжу! - предложил дворник, распоясываясь.

Вавила встал с постели, не глядя перешагнул через труп, подошёл к дворнику и, повернувшись спиной к нему, заложил руки назад. Но Четыхер снова запахнул полушубок, крепко подтянув живот кушаком; лицо у него перекосилось, он почмокал губами.

- Ну, ин не надо! И так не убежишь.

- Не убежит, - тихо подтвердил Пистолет.

- Не убегу! - сказал Бурмистров. - Только бы её не встретить!

- Где там? - ворчал дворник. - Она, чай, куда-нибудь в погреб забилась, дрожит. Ну, айда!

Сходя с лестницы, он сопел, сморкался и говорил, вздыхая:

- И Семёна жалко - покой его бог! - и тебя, дурака, жалко! Эх ты, курина вошь!

Сверху лестницы раздался громкий и тревожный шёпот:

- Дяденька Кузьма!

Наклонясь над перилами, Паша показывала руками, как завязывают узлы.

- Ну, ладно, курица! - отмахнулся от неё Четыхер. А на улице сказал своему арестанту, усмехаясь:

- Пашка-то, курицына дочь, требовает, чтобы я тебя связал!

- Что я ей сделал худого? - глухо спросил Вавила. - Пальцем никогда не тронул.

- Это она не против тебя, она за меня боится! - объяснил Четыхер самодовольно и, обратясь к Артюшке, добавил: - Та же дитё! Без разума живёт. Ей бы в монастыре жить надобно, а она - вон где!

Пистолет шёл рядом с Вавилой, но не смотрел на него. Ружьё держал подмышкой вниз дулом, руки в карманах потёртой, короткой куртки из толстого синего драпа.