Ирод   ::   Мордовцев Даниил Лукич

А между тем шушуканья рабынь становились все ядовитее.

— Ах, что тут делается! И уму непостижимо. У нас в Каппадокии ничего такого и неслыханно! — говорила рабыня Глафиры другой рабыне. — Сегодня, говорят, чуть свет отрубили головы всем Бне-Бабам и даже мужу Саломеи, Костобару.

— Это все по наветам самой же змеи Саломеи, — укоризненно качая головой, проговорила старая рабыня, которая когда-то служила Александре, матери Мариаммы, и самой Мариамме.

— Это на своего-то мужа? — изумилась молодая рабыня Глафиры.

— Да, это старая история: тут замешан и Ферор, брат царя, и его голова чуть не слетела, — говорила старая рабыня. — Еще когда Саломея была совсем молоденькая и мы все сидели, запершись, в крепости Масаде, а царь — тогда еще не царь, а тетрарх, — бежал от парфян и от царя Антигона, брата Александры и дяди покойной Мариаммы, да возрадуется ее душенька на лоне Авраама, и когда у нас не хватило воды, и мы собирались уже помирать, так какой-то добрый человек тайно от парфян и Антигона доставлял нам воду ради этой самой Саломеи и называл себя «сыном Петры»; а кто он такой был, никто не знал. Так с той поры он и сидел в душе Саломеи. Хоть ее потом царь и выдал замуж за своего любимца, Иосифа, только она не любила его, а все думала о «сыне Петры». Потом Иосиф вдруг пропал без вести. По секрету во дворце говорили евнухи, что это было дело самого царя, который, будто бы, приревновал его к царице Мариамме; только она, голубушка, была тут неповинна.