Искуситель (часть 3)   ::   Загоскин М Н

- Она вчера была так счастлива! Я не мог наглядеться на нее, когда она читала твое письмо: глаза ее блистали радостью, и в то же время она плакала; но как завидны были эти слезы! Счастливец! Ему стоит сказать одно приветливое слово, и прелестная женщина, у ног которой лежит вся Москва, готова сама умереть у ног его от восторга и радости! Прошло месяца полтора, я все еще не мог выезжать. Переписка моя с Днепровской продолжалась по-прежнему, с тою только разницей, что о дружбе не было и в помине. Не знаю, кто первый из нас промолвился, но мы уже говорили о любви, разумеется, о любви чистой, возвышенной, небесной, но которая, однако ж, приметным образом начинала мириться с землею и становилась с каждым днем вещественнее. Надина тосковала о том, что не видит меня, не слышит моего голоса, а мне было досадно, что я не могу прижать ее руку к моему чистому сердцу и покрыть эту милую ручку невинными поцелуями. Однажды поутру барон не привез ко мне письма от Надины.

- Прошу на меня не гневаться! - сказал он. - Я был у Днепровской, застал ее одну, мы говорили о тебе, но когда, прощаясь с нею, я заметил, что уезжаю с пустыми руками, то она покраснела, хотела что-то сказать, однако ж ничего не сказала:

- И не отдала тебе письма?

- Нет.

- Что ж это значит?

- Право, не знаю. Может быть, так - женский каприз! Ведь я думаю, ей не за что на тебя сердиться?

- Кажется, нет.

- Уж не хочет ли она?.. А что в самом деле, от нее это станется.

- Что такое?

- Да так! Она давно уже тоскует о том, что тебя не видит.

- Как, барон! Ты думаешь?..