Из сборника Смесь   ::   Голсуорси Джон

Он был подобен человеку, запертому в сундуке, - никаких удовольствий, никаких увлечений, ничего, что могло бы затронуть тот странный мирок, в котором! он жил,

"Я южанин, - говорил он мне, кивая в сторону моря. - Жизнь там, на Юге, трудная. За морем у меня есть девушка. И поверьте, она не прочь меня увидеть снова! Нет, не прочь! У нас там люди голодают. Клянусь всеми святыми (он избрал эту форму клятвы, вероятно, потому, что она казалась ему христианской), трудная там жизнь!"

Я не сочувствую Чак-Чаку и не жалею его. Он был эгоист до мозга костей, но это нисколько не уменьшало его тоски по родине, по горячему солнцу Юга и своей девушке - чем сильнее эгоизм, тем сильнее страдание. Он тосковал, как бессловесное животное, но помнил, - что "там люди голодают", и не спешил вернуться. У него были надежды. "Надо немножко подождать! - частенько говаривал он. - В прошлом году я был в Брюсселе. Ничего хорошего. В конце концов они забрали все мои деньги для Общества, а мне дали эту палатку. Зато теперь все в порядке. Я кое-что заработаю за этот сезон".

Среди его покупательниц было много женщин сомнительного поведения. Им нравилась его красивая курчавая голова, а к тому же они хорошо знали, что жизненный путь не усеян розами. Было что-то трогательное в стойкости Чак-Чака и в том, что одежда болталась на нем, как пустой мешок. Да и собой он был недурен, его красили большие черные глаза и тонкие хоть и грязные руки.

Как-то в дождливый день я пришел на эстакаду. Там не было ни души. Чак-Чак накрыл свой прилавок куском старого брезента. Он сидел и курил длинную сигару.