Из записок князя Д Нехлюдова, Люцерн   ::   Толстой Лев Николаевич

- Да, там умеют ценить музыку и артистов, - сказал я, желая навести его на вечернюю неудачу перед Швейцергофом.

- Нет, - отвечал он, - там насчет музыки я никому не могу удовольствия доставить. Итальянцы сами музыканты, каких нет на всем свете; но я только насчет тирольских песен. Это им все-таки новость.

- Что ж, там щедрее господа? - продолжал я, желая его заставить разделить мою злобу на обитателей Швейцергофа. - Там не случится так, как здесь, чтобы из огромного отеля, где богачи живут, сто человек бы слушали артиста и ничего бы ему не дали...

Мой вопрос подействовал совсем не так, как я ожидал. Он и не думал негодовать на них; напротив, в моем замечании он видел упрек своему таланту, который не вызвал награды, и старался оправдаться передо мной.

- Не всякий раз много получишь, - отвечал он. - Иногда и голос пропадет, устанешь, - ведь я нынче девять часов прошел и пел целый день почти. Оно трудно. А важные господа аристократы, им иногда и не хочется слушать тирольские песни.

- Все-таки, как же ничего не дать? - повторил я.

Он не понял моего замечания.

- Не то, - сказал он, - а здесь главное on est tres serre pour la police, вот что. Здесь по этим республиканским законам вам не позволяют петь, а в Италии вы можете ходить сколько хотите, никто вам слова не скажет. Здесь ежели захотят вам позволить, то позволят, а не захотят, то вас в тюрьму посадить могут.

- Как, неужели?

- Да. Ежели вам раз заметят, а вы будете еще петь, - вас могут в тюрьму посадить.