Ягодные места   ::   Евтушенко Евгений Александрович

А я суду заявил: «Я — февраль, но у меня более социалистическая мораль».

— А что же потом? Вы что… освободились… или опять бежали? — подавленно спросил Ситечкин, инстинктивно отодвигаясь от безостановочно рифмующего старика, может быть действительно убийцы и вора.

Старик, увидев испуг Ситечкина, попробовал его успокоить, правда, не совсем удачно:

— По старости свободная досрочно, хотя и теперь я веду себя малость порочно.

— Ну, я пойду… — засуетился Ситечкин, торопливо взваливая рюкзак на плечи, а в мыслях у него так и прыгало: «Это сумасшедший… Или убийца… А может, и то и другое вместе».

— Да ты погоди, — ласково надвинулся на него старик… — Расскажи, что в твоей-то, ишо незнакомой груди! Какие мысли в себе ты прячешь и чо вообще в этой жизни значишь! На то и тайга, чтоб такие вести разговоры. Да ты не пужайся… Нет в мире честнее людей, чем все бывшие воры…

Ситечкин попятился от старика и, еле сохраняя достоинство, скрылся в кустах. Бурят, схватившись за живот, покатывался со смеху:

— Ой, испугался! Ой, испугался!

— Трусишка, как гнилая шишка… — заключил старик. — А какой от меня страх, когда я почти уж прах?

— Чо напридумывал-то! Чо напридумывал-то — захлебывался бурят. — Вот я твоей старухе все расскажу, она все утюги от тебя попрячет. Ой, попрячет! А то ты ее и вправду угробишь…

— Может, я придумал, может, нет, для тебя и для других — секрет, — нахмурился старик.