Язык, который ненавидит   ::   Снегов Сеpгей Александpович

Двери камеры отворялись, к нам впихивали все новых людей, по телам, простертым насплошных нарах, пробегала судорога - новеньким очищалось жизненное пространство под тусклой тюремной лампочкой. Было жарко и душно, грязные тела заливал пот. Кто-то громко чесался, кто-то с визгом зевал, кто-то шепотом матерился, кто-то со змеиным шипом отравлял воздух - все было, как должно было быть в этапной камере.

Потом два арестанта из тюремной обслуги внесли дымящееся ведро пшенной баланды - густого, невкусного, желанного супа. Никто около меня не шевельнулся на нарах. Четыре блатных лениво подошли к ведру, понюхали струящиеся из него пары, поболтали в ведре черпаком.

- Локш! - изрек один.

- Баланда как баланда! - подтвердил второй.

- Оставим на после? - предложил третий.

- Порубаем! - решил четвертый.

Они, не торопясь, вылавливали в пшенной болтушке следы картошки, мясные прожилки и что-то еще, чего я не разобрал. И когда они удалились к себе с полными мисками, мне показалось, что жидкий мясной запах, исходивший от ведра, стал еще жиже и приглушенней.

- Лопай, пятьдесят восьмая! - великодушно разрешил один из уголовников.

Очевидно, только этого разрешения и ожидали - камера с грохотом поднялась на ноги. К ведру пробивались, ведро захватывали друг у друга. Костлявый, страшноватый человек, выкатывая полубезумные глаза, надрывно орал:

- Товарищи! Что же получается? Давайте же порядок установим.

Он так увлекся криком, что, как и я, не добыл себе супа.