Касатка   ::   Подсвиров Иван Григорьевич

Отец, ссутулившись, вел за налыгач быков, мать нетвердо ступала позади саней, а мы с Петькой сидели в задке на соломе, схватившись за стылые копылья, и боялись глядеть туда, где лежала бабушка, с головы до ног укрытая ватным стеганым одеялом.

На весь хутор и дальше, в небо, в пустоту смутных, безжизненно-белых полей, скрипели, визжали, истошно выли полозья...

И когда бабушку - по ее просьбе - отпели в церкви, а потом несли на полотенцах в открытом гробу к усеянному черными крестами кладбищу, и когда ее опускали в могилу и бросали на крышку мерзлую, как кость, землю, я ни разу не заплакал. Казнил себя и, будто во сне, спрашивал: "Почему я не плачу? Где мои слезы?"

Слез не было.

Ее смерть казалась мне чудовищной, несправедливой ошибкой, во мне тлела надежда, что как-то она будет поправлена, и... бабушка вернется.

Дни проходили, бабушка оставалась лежать там, во мгле, куда ее, видно, опустили навеки.

Воскресив в памяти подробности той, давней и суровой зимы, я вдруг отчетливо понял, что скоро уснуть мне не удастся, встал с дивана, включил свет и принялся наугад читать какую-то книжку, но ни одно слово не легло на сердце, я вынужден был закрыть ее и снова потушил свет.