JК
Кавказец :: Астафьев Виктор
Страница: 1 из 2---------------------------------------------
Виктор Астафьев
КАВКАЗЕЦ
М. А. Ожеговой
Магомед-Оглы умирал. Он лежал на прогнутой койке в углу, и глаза его стекленели в палатных сумерках. Он не стонал и ничего не просил. Умирал молча. Каждое утро к его койке ковылял единственный ходячий в палате человек, солдат Банников, и сообщал:
— Живой еще.
— Живой?! — удивлялись раненые. — Вот это корень! Упрямый так упрямый.
В разговор включалась вся палата.
— И умирает через упрямство. Кровь чужую в себя не допускает.
— По ихней вере это не положено. Узнают в ауле, что кровь иноверную влили, все одно угробят.
— А ты откуда знаешь?
— А вот знаю.
— Гляди, какой пережиток! Умри, но не колебайся.
— И что у них там, с сознательностью ничего не сдвинулось, что ли? Неужто не поймут селяне его? На войне человек в крайность попал, в конце концов можно и не говорить ничего. Кровь-то у всех красная.
— Ну, будя трепаться, — покрикивал, как старший, на товарищей по палате солдат Банников, хотя лежали здесь сержанты, ефрейторы и даже старшина. — Человеку и без того тошно, а вы? — и спрашивал Магомеда-Оглы, показывая на еду, стоявшую возле кровати на табуретке:
— Поешь чего-нито?
Магомед-Оглы поворачивал черную голову на белой подушке из стороны в сторону и закрывал на секунду глаза. Это означало — нет.
Виктор Астафьев
КАВКАЗЕЦ
М. А. Ожеговой
Магомед-Оглы умирал. Он лежал на прогнутой койке в углу, и глаза его стекленели в палатных сумерках. Он не стонал и ничего не просил. Умирал молча. Каждое утро к его койке ковылял единственный ходячий в палате человек, солдат Банников, и сообщал:
— Живой еще.
— Живой?! — удивлялись раненые. — Вот это корень! Упрямый так упрямый.
В разговор включалась вся палата.
— И умирает через упрямство. Кровь чужую в себя не допускает.
— По ихней вере это не положено. Узнают в ауле, что кровь иноверную влили, все одно угробят.
— А ты откуда знаешь?
— А вот знаю.
— Гляди, какой пережиток! Умри, но не колебайся.
— И что у них там, с сознательностью ничего не сдвинулось, что ли? Неужто не поймут селяне его? На войне человек в крайность попал, в конце концов можно и не говорить ничего. Кровь-то у всех красная.
— Ну, будя трепаться, — покрикивал, как старший, на товарищей по палате солдат Банников, хотя лежали здесь сержанты, ефрейторы и даже старшина. — Человеку и без того тошно, а вы? — и спрашивал Магомеда-Оглы, показывая на еду, стоявшую возле кровати на табуретке:
— Поешь чего-нито?
Магомед-Оглы поворачивал черную голову на белой подушке из стороны в сторону и закрывал на секунду глаза. Это означало — нет.