Киммерийское лето   ::   Слепухин Юрий Григорьевич

 — А если я увижу другие часы?

— Других здесь нет, наши единственные. Никион! Я ужасно рад, что ты приехала. Ты надолго?

— На все каникулы! И погода сегодня какая чудесная, а еще говорят, что в Ленинграде мало солнца… Если бы ты знал, как я по тебе соскучилась!

— А вот я так нисколько. Ты скоро?

— Я скоро, — сказала Ника и добавила шепотом: — Целую!

Игнатьев положил трубку и остался сидеть с отсутствующим видом. Через минуту, потрясая пачкой фотографий, в комнату ворвался Мамай.

— Слушай, так больше нельзя! — заорал он. — Я отказываюсь работать, если не будут приняты меры! Эти приматы из лаборатории окончательно потеряли совесть! Ты посмотри, как они тут напортачили: когда я им специально говорил печатать только на глянцевой бумаге повышенной контрастности…

— Спокойно, Витя, — сказал Игнатьев и протянул руку. — Покажи.

Отпечатки выглядели действительно неважно. Бегло просмотрев их, Игнатьев пожал плечами.

— Что ж, пусть перепечатают на нужной бумаге.

— Так ведь не хотят, мизерабли!

— Ничего, я позвоню, захотят. — Игнатьев собрал фотографии в пачку и вернул Мамаю. — А сейчас я исчезаю.

— Куда?

— По личным делам, Витя. По сугубо личным Вероника приехала, только что звонила сюда.

— Да ну, — Мамай ухмыльнулся и поскреб в бороде. — Прыткий, однако, Лягушонок. Так-таки взяла и приехала?

— Так-таки и приехала. Если будут меня спрашивать — придумай что-нибудь. Скажи, что я в БАНе.

— Скажу, не волнуйся.