Крошка Цахес, по прозванию Циннобер   ::   Гофман Эрнст Теодор Амадей

Его так называемые опыты

представляются мне отвратительным глумлением над божественным существом,

дыхание которого обвевает нас в природе, возбуждая в сокровенной глубине

нашей души священные предчувствия. Нередко меня берет охота переколотить

его склянки и колбы, разнести всю его лавочку, когда б меня не удерживала

мысль, что обезьяна все равно не отстанет от игры с огнем, пока не обожжет

себе лапы. Вот, Фабиан, какие чувства тревожат меня, отчего сжимается мое

сердце на лекциях Моша Терпина, — и тогда вам кажется, что я стал еще

более задумчив и нелюдим. Мне словно чудится, что дома готовы обрушиться

на мою голову, неописуемый страх гонит меня из города. Но здесь, здесь мою

душу посещает сладостный покой. Лежа на траве, усеянной цветами, я

всматриваюсь в беспредельную синеву неба, и надо мной, над ликующим лесом

тянутся золотые облака, словно чудесные сны из далекого мира, полного

блаженной отрады! О Фабиан, тогда и в собственной моей груди рождается

какой-то дивный гений, я внимаю, как он ведет таинственные речи с кустами,

деревьями, струями лесного ручья, и я не в силах передать тебе, какое

блаженство наполняет все мое существо сладостно-тоскливым трепетом.

— Ну вот, — воскликнул Фабиан, — ну вот опять ты завел старую песню о

тоске и блаженстве, говорящих деревьях и лесных ручьях.