Маски   ::   Белый Андрей

Шиша заголил над суденышком



А утром сошел с бормотаньем, что лучшестоять в стороне с Владиславиком; —

он —

– ненавидимый, брошенный шиш, без вины виноватый: не смей и родиться!

И вот, посадив на колено шиша, он колено подкидывал; штуки забавные пальцем под носиком строил; повел коридором: шишонок, свой носик задрал, кулачоночком трясся доверчиво под животом Никанора: —

– и зверь любит ласку!

Но голосом, явно пропавшим, позвали из двери:

– Войдите!

С опаской вошел; и наткнулся на сутолочи из гребеночек, щеточек; зеркальце в сереньком кружевце, мелкой снежинкой осыпанном, – наискось: складками морщился стол; дымы синие, как над пожарищем, над диким креслом, в котором разбросанное руками и шлейфом, змеясь, издыхало ужасное платье; – а женщина, в нем шелестившая, – где?

Стал искать.

И – нашел: где подушка едва выглавлялась за ширмой, – в подушку вдавилося синее личико; выскочило; и за ним вылезала худышка, упрятавши голые плечи косыночкой; точно трехдневный мертвец, не в себе: дыры, блюдца, – глазницы.

Едва дорасслушал из дыма:

– Коли человек самый близкий, – подлец.

– Дела партии, – в нем перемельком…

– Убить?

Он, с испугу на цыпочки встав и вперяясь в нее из-за ширмы:

– То, – да!

– А коли, – посмотрели вплотную, вгустую они друг на друга, – коли это только нарост?

Отмахнулась от дыма; и встала под ширму, забыв, что она – в рубашоночке.