Маски   ::   Белый Андрей

Гигантша



И шубку состегивая, Серафима страдательный бросила взгляд; и оправила платье, какое-то пышное, круглое: цвет – хризолитовый, с искрой златистою; села на стулик; косынку – на плечи:

– Я шла, – начала; и оправила волосы: русые, с отсверком золота, тупясь:

– А вы?

– Я?

И за папиросой: глазами показывал, будто дичины с мешок настрелял: ее крепко любил, но стыдился: прорезывалось из доверия странное, чорт дери, чувство: любовь из любви, эдак-так, эдак-так!

– Я давно замечаю: судьба посылает меня на расхлеб; не завариваю, а – хлебаю; по дням тащу с кряхтами!

Слушала сосредоточенно: в муфту:

– Брат – раз! Леонора Леоновна – два-с!

Папироску, вторую:

– Терентий, – вкурился он, – Титович три-с!

В синем дыме исчез.

– Владиславик – четыре! Пять, – пепел рассыпал, вперясь в чемоданчик: с кулак; весом – с фунт!

– Ну, – рабочий там класс: я читал; а тут, под боком, – и под бока запихавши, докладывал с торопом, с завизгом, – шито и крыто шаги принимают «они», – и – вздымил папироскою, третьей, – к тому, чтобы все ликвидировать: даже Россию закрыть, точно лавочку. – Явятся, и – опечатают!

И облизнул черноватые губы, полоски сухие. Язык за зубами стал перепелкой.

– Шестое-с! – исперкался: кровь на платке.

– Надо ж к доктору, – думала, быстрый задох утая.

Не любила она сердобольничать; жаркое сердце лицо каменило; и точно сердилась: морщинки, сцепясь коготочками, дернулись.

Он свои руки – в карманы; и набок голову: такой перепелкою вылетел между углами, рисуя ногой грациозные па и рукой с папироской, с четвертой, винтя; и поселя в подол Серафиме охлопочки пепла.

– Так чч-то, – все заботишки!

И принялся за Леоночку снова: «Леоночка» – вот вот, «Леоночка» эдак вот.