Маски   ::   Белый Андрей

На кривуш свой упав, он ногой – на колено, любуясь дырявым носком; вырисовывался на обоях: —

– узорик едва розоватый; а жидкий цветок, – как прыжком пританцовывал: и серо-белявой невзрачности; коврик – оборвыш; столишко – не стол: половина стола раздвижного и драная скатертца; стопочка, а не стакан; и хоромы ж!

Вид – ямы…

И вздрогнула: холодно!

Видно, дом – с придурью; видно, что он не домашничал, а – куралесил; сам печку топил; вероятно, – дымил, угорал; и от стужи подрагивал: глядь: а жилетец о трех только пуговках; где же четвертая?

Личиком ласточкой сделалась; крылья косыночки, – справа и слева: малютка и милочка: а волосята – пушились.

– Давайте-ка я вам жилет подошью!

И мордашкой, раскругленькой, беленькой, заулыбалась ему; платье щупала:

– Нет, позабыла игру.

Грохотнула передняя: шамк угрожающий:

– Ах, ты, топтыжник: грязищи принес со двора; половик-то он – вот!

И – ковровый платок бабы-Агнии выставился:

– А вас Ливанора Ливоновна просит: она из окошка увидела вас, – к Серафиме.

А – где Серафима?

Зажмурилась: рот – рот суров: «Что-то непереносное!» Снова представилось, как Леонора Леоновна, встретив ее, залицуется классом рабочим, которого вовсе не знает она.

– Право, – я уж не знаю…

– А что?

– Мне пора.

За окошком, под месяцем, из зажужукавших там веретен, пролетали воздушные; прытко белье перемерзлое, с мерзлой веревки срываяся, прыгало: на снеговом помеле снеговая какая-то перетрепалась под месяцем.

– Что же: идем?

Серафима оправила добренькой ручкою волосы; ясным согласием лобик разгладился.

Встали.