JК
Масло в огонь :: Базен Эрве
Страница: 255 из 286Закрыв за ним дверь, я возвращаюсь и нахожуотца в том же положении. Он, не поворачиваясь, окликает меня:
— Селина!
Кладет руку мне на лоб, другую — на затылок. И, лежа так, не шевелясь, бормочет:
— Он прав — это ты за все платишь. Какую же мы дали тебе юность! — И гораздо тише, совсем тихо, добавляет: — Ты уж меня извини, Селина.
Выход один! Постараться справиться со слезами, которые наполняют глаза, с желанием говорить серьезно и, поборов себя, легким тоном заметить:
— Да что там, вы, конечно, встряхнули меня как следует! Но у меня хорошие нервы, и потом…
Нет, сердцу все-таки больно, и капля стекает по носу.
— …и потом мы же все-таки любим друг друга.
И тут он вдруг поворачивается, и в первый и последний раз я вижу, как его красные веки, всегда более или менее влажные, наполняются настоящими слезами, и слезы падают наискось — совсем как идущий на улице дождь.
— Ты любишь меня, моя пчелка. А ведь я тебе все рассказал, ты знаешь, какой я. Ну что я могу еще сделать? Как мне снять с тебя это бремя, как внушить отвращение ко мне? Если бы ты возненавидела меня, как твоя мать, все было бы настолько проще, а ты меня любишь! Послушай, Селина…
Он закрывает глаза, говорит быстро, и голос его звучит хрипло:
— Я видел старуху Амелию в ее мансарде. Тогда поднялась такая суматоха, что все считали ее вне опасности, никто ею не занимался.
— Селина!
Кладет руку мне на лоб, другую — на затылок. И, лежа так, не шевелясь, бормочет:
— Он прав — это ты за все платишь. Какую же мы дали тебе юность! — И гораздо тише, совсем тихо, добавляет: — Ты уж меня извини, Селина.
Выход один! Постараться справиться со слезами, которые наполняют глаза, с желанием говорить серьезно и, поборов себя, легким тоном заметить:
— Да что там, вы, конечно, встряхнули меня как следует! Но у меня хорошие нервы, и потом…
Нет, сердцу все-таки больно, и капля стекает по носу.
— …и потом мы же все-таки любим друг друга.
И тут он вдруг поворачивается, и в первый и последний раз я вижу, как его красные веки, всегда более или менее влажные, наполняются настоящими слезами, и слезы падают наискось — совсем как идущий на улице дождь.
— Ты любишь меня, моя пчелка. А ведь я тебе все рассказал, ты знаешь, какой я. Ну что я могу еще сделать? Как мне снять с тебя это бремя, как внушить отвращение ко мне? Если бы ты возненавидела меня, как твоя мать, все было бы настолько проще, а ты меня любишь! Послушай, Селина…
Он закрывает глаза, говорит быстро, и голос его звучит хрипло:
— Я видел старуху Амелию в ее мансарде. Тогда поднялась такая суматоха, что все считали ее вне опасности, никто ею не занимался.