Настя   ::   Сорокин Владимир Георгиевич

Арина зябко обняла себя за плечи: - Танечка Бокшеева, когда ее к лопате притянули, в обморок упала. А в печи очнулась и закричала: "Мамочка, разбуди меня!" - Думала, что это сон? - улыбчиво таращил глаза Румянцев. - Ага! - Но это был не сон, - деловито засуетился вокруг блюда Саблин. - Господа, добавки! Торопитесь! Жаркое не едят холодным. - С удовольствием, - протянул тарелку отец Андрей. - Есть надо хорошо и много. - В хорошее время и в хорошем месте, - Мамут тоже протянул свою. - И с хорошими людьми! - Румянцева последовала их примеру. Саблин кромсал еще теплую Настю: - Durch Leiden Freude. - Вы это серьезно? - раскуривал потухшую сигару Мамут. - Абсолютно. - Любопытно! Поясните, пожалуйста. - Боль закаляет и просветляет. Обостряет чувства. Прочищает мозги. - Чужая или своя? - В моем случае - чужая. - Ах, вот оно что! - усмехнулся Мамут. - Значит, вы по-прежнему неисправимый ницшеанец? - И не стыжусь этого. Мамут разочарованно выпустил дым: - Вот те на! А я-то надеялся, что приехал на ужин к такому же, как я, гедонисту. Значит, вы зажарили Настю не из любви к жизни, а по идеологическим соображениям? - Я зажарил свою дочь, Дмитрий Андреевич, из любви к ней. Можете считать меня в этом смысле гедонистом. - Какой же это гедонизм? - желчно усмехнулся Мамут. - Это толстовщина чистой воды! - Лев Николаевич не жарил дочерей, - деликатно возразил Лев Ильич. - Да и не любил их, - вырезал кусок из Настиной ноги Саблин. - Демагогия, - хлебнул вина Мамут. - Ницше вам всем залепил глаза.