Но пасаран   ::   Ольшевский Рудольф

Неделя молодого здоровья, распирающего новые тельняшки.

И вдруг в эту веселую беспечность ворвалась чужая боль. Капитан умер, не проплавав и месяца. Это была первая смерть, которую мы видели рядом. Война не в счет. То было далеко, и там стреляли. А тут он лежал в гробу около парохода, спустившего свой полинявший флаг. Мимо проходили люди, не по сезону одетые в черное. А чуть поодаль весело, как бегущая мимо вода, сверкали медные трубы. И вот они запели. Воздух стал упругим и твердым, а беда сделалась осязаемой. Звук спрессовал горе, и женщина заплакала. Ее плач проник в нас.

На кладбище пахло сырой землей и сиренью. Мы шли по кладбищенской аллее, растянувшись за гробом, как длинная вечерняя тень. Казалось, что капитан спускается в преисподнюю, а за ним тянется эта тень, от которой он скоро отделится. Вдоль процессии, как плоскодонки под черными парусами, сновали кладбищенские нищенки.

По обе стороны от нас привстали на цыпочки кресты, словно покойники, раскинув руки, застыли над своими могилами.

-- Ты повыше, Сева, -- произнес уже наполовину просевший крест, -скажи мне, кого это везут?

-- Кудрявого чудака с большим носом.

-- Так они кладбище перепутали. Им не сюдой, а на еврейское.

-- Ни, вин нэ маланэць. Коло нього люды розмовляют иньшою мовою.

-- Якою?

-- Закордонною.

-- Шо? Так в Одессе по новой интервенция?

Кладбищенская попрошайка, будто услышала голос с того света.

-- Кого привезли? Русского или еврея? -- уточнила она.