Страница:
12 из 33
Ах, намы долыжно
С та-або-ой… —
согласно и красиво вытягивают первые голоса, а третий, отставший от них после слова «должно», вдруг присоединяется к ним решительным, крепким подхватом:
С тобой расстаться.
И затем все трое поют вместе:
Тебя мне больше не видать,
Темною ночкой вместе не гулять.
Закончив куплет, голос, певший мелодию, вдруг берет страшно высокую ноту и долго-долго тянет ее, широко раскрыв при этом рот, зажмурив глаза и наморщив от усилия нос. Потом, сразу оборвав, точно отбросив эту ноту, он делает маленькую паузу, откашливается и начинает снова:
Ахы, темыною ночикой
Мне-е не сыпится,
Сама я не знаю, по-оче-ему…
– Сударь, почему! – ввертывает вдруг третий уверенным речитативом, и опять все втроем продолжают:
Ах, буду помнить я
Твои ласковые взоры,
Ваш веселый разговор
Песня эта знакома Меркулову еще с деревни, и поэтому он слушает ее очень внимательно. Ему кажется, что хорошо было бы теперь лежать раздетым, укрывшись с головой шинелью, и думать про деревню и про своих, думать до тех пор, пока сон тихо и ласково не заведет ему глаз.
Певцы вдруг замолкают. Меркулов долго дожидается, чтобы они опять запели; ему нравится неопределенная грусть и жалость к самому себе, которую всегда вызывают в нем печальные мотивы. Но солдаты лежат молча на животах, головами друг к другу: должно быть, заунывная песня и на них навеяла молчаливую тоску. Меркулов глубоко вздыхает, долго скребет под шинелью зачесавшуюся грудь, сделав при этом страдальческое лицо, и медленно отходит от певцов.
Казарма затихает постепенно.
|< Пред. 10 11 12 13 14 След. >|