Оракул петербургский. Книга 2   ::   Федоров А. Г.

Пляж раскалял почти до бела свои необозримо ленивые бока под присмотром добрейшего солнца. Легкий бриз слегка ласкал многочисленные жопы, выменя и вымечки, темечки, мошонки, припуциумы, сытые животы и гладкие спины. Кругом ползла и плавилась беспросветная курортная глупость, словно окончательно растленная, слившаяся в единый общий организм, гусеница. Весь этот необозримый порок можно было встряхнуть только взрывом атомной бомбы. Не помогли бы даже усердные, массированные бомбардировки американскими снарядами, начиненными ослабленным ураном, ибо на этом пляже закалялся истинный, кондовый, многонациональный "русский характер".

Володя, по вполне понятным причинам, вспомнил давние стихи своего отца, вычитанные из листочков семейного архива. Сабрина никогда не возбраняла сыну знакомиться с тайными мыслями отца, но, видимо, несколько "фильтровала" пламенный эпос. Где гарантия, что из-под очередного листочка не выскочат на свет Божий и вздорные откровения. Пришел на ум, видимо, маленький экспромт, еще не остывшего сознания не унывающего родителя (Порок):

Порок споткнулся о любви порог:

Кто смог, тот смог – еще разок!

И от того возник восторга круг:

Летим ко мне – к тебе, мой друг.

Обменный ритм и слезы страсти

Вершат со стоном общие напасти.

Потом покой и размышлений мука:

Кто человек, а кто кобель, кто сука?

Грешить и каяться – судьбу дразнить,

Потом опять грешить, всегда грешить!..