Особняк   ::   Фолкнер Уильям

Даже сейчас, четыре года спустя, Мелисандре все еще было трудно привыкнуть к отношению Гэвина: в теплые летние вечера, когда негр-дворецкий и одна из горничных накрывали на стол на маленькой боковой веранде, увитой глицинией, каждый раз как приходили туда гости, даже если эти гости или гость уже раньше тут ужинали, Мелисандра обязательно говорила: «В столовой, конечно, прохладнее (столовая после перестройки дома была чуть поменьше баскетбольной площадки), и жуки не летают. Но Гэвину наша столовая действует на нервы». И Гэвин каждый раз, как и раньше, даже при тех же гостях или госте, повторял: «Глупости, Милли, ничто мне на нервы не действует. Это у меня врожденное». И теперь они ужинали на маленькой террасе – сандвичи и чай со льдом. Она сказала:

– Почему же ты не позвал ее сюда? – Он продолжал есть, и она сказала: – Понимаю, конечно, ты ее звал. – Но он все продолжал есть, и тогда она сказала: – Значит, что-нибудь серьезное. – А потом сказала: – Но это не может быть что-то очень серьезное, иначе она не стала бы ждать, она сразу рассказала бы тебе там же, на почте. – И потом опять сказала: – А как ты думаешь, в чем дело? – И тут он вытер рот, бросил, вставая, салфетку, обошел стол, наклонился и поцеловал ее.

– Я тебя люблю, – сказал он. – Да. Нет. Не знаю. Ложись спать, не дожидайся меня.

Мелисандра подарила ему к свадьбе спортивный «кадиллак»; было это в первый год войны, и одному богу известно, где она достала новый открытый «кадиллак» и сколько за него заплатила. «А может быть, он тебе вовсе и не нужен», – сказала она.