Особняк   ::   Фолкнер Уильям

– Она и есть глухая, была на войне. Пушка выстрелила, у нее перепонки лопнули.

– Да, она так и говорит. – Негр ничего не ответил.

Он спокойно сидел в единственной качалке, – наверно, другой у них и не было, – и не раскачивался. Но в нем уже чувствовалось не просто спокойствие, а какая-то напряженная неподвижность, словно он затаил дыхание. Минк сидел спиной к огню, к свету, так что лица его видно не было, но голос у него не изменился.

– Баба – и на войне. Здорово она всех их одурачила. Знал я таких. Выдумает что-нибудь, а кругом народ вежливый, никто ее лгуньей не обзовет. А слышит она, наверное, ничуть не хуже нас с вами.

Тут негр заговорил, и голос у него был строгий:

– Кто вам сказал, что она притворяется, тот лгун и есть. И не то что в одном Джефферсоне, про нее и в других местах всю правду знают, хоть, может, до вашей казенной больницы, или где там вы были, туда и не дошло. Я бы на вашем месте спорить не стал. И вообще я бы поосторожнее спорил, неизвестно, на кого еще нападешь.

– Верно, верно, – сказал Минк. – Вам, джефферсоновским, оно видней. Значит, по-вашему, она ничего не слышит? Можно подойти к ней сзади, прямо в комнате, и она ничего не услышит?

– Да, – сказал негр, – да. – Его двенадцатилетняя дочка уже стояла в дверях. – Она глухая. И вы не спорьте. Господь ее наказал, как наказывал многих, кто вам не чета и мне не чета. Уж вы тут не спорьте.

– Так, так, – сказал Минк. – Вот оно что. Вас ужинать зовут.

Негр встал.