JК
Первые радости :: Федин Константин Александрович
Страница: 314 из 468Рад, что Вы смотрите спектакль, и ужасно волнуюсь — что Вы скажете?»
Что она могла бы сказать! Разве то, что выбежала во время действия, потому что муж мешал ей смотреть? Или то, что если бы Гамлет продолжал свою игру кошки с мышью и мышью была бы она, Лиза, а не Полоний, то она, так же как низкий Полоний, соглашалась бы со всем, что говорит Гамлет, потому что не могла бы устоять перед его обаянием? Нет, нет! Она сказала бы о другом! Она сказала бы, что не верит его записке, не может верить его поздравлениям, не хочет верить, что он был неискренним, когда предупреждал от этогобрака. И ещё: она сказала бы, что этот вечер в ложе стал для неё прощанием с той Лизой, для которой театр был чудом иного мира — мечтой, сокровенным желанием, и что уже никогда она не увидит Цветухина прежними глазами.
Она сидела, держа на коленях развёрнутую записку, в пышном праздничном платье, в украшениях на груди и пальцах, с прихотливо уложенными на валик волосами, точно выставленная напоказ. Ничто не мешало ей думать. Иногда пробивался через двери сдавленный голос, и ему словно кто-то отвечал боязливо на вешалках или смелее — в буфете. Потом все опять стихало.
Внезапно появился из ложи Витюша.
— Тебе худо! Я вижу, — с тревогой сказал он. — Тогда поедем домой.
Он нагнулся, протянул к ней руки и так остановился, глядя на записку.
— Письмо?
— Да. Поздравление, — ответила Лиза и сложила листок по сгибам.
— От кого?
— От Цветухина.
— Актёра? Вы знакомы?
— Немного.
Он вынул у неё из рук записку и попробовал прочесть.
— Ты разобрала?
— Да.
— Что за глаголица! Прочти, пожалуйста.
Она прочитала все, кроме подписи. Он снова взял записку и рассмотрел её.
— Ваш Цветухин? Почему?
— Что — почему?
— Почему — ваш?
Он аккуратно вложил бумажку в жилетный карман.
— У тебя с ним что-нибудь было? — спросил он.
— Я не понимаю.
— Что тут понимать, — сказал он, напыживаясь. — Ну, словом, чтобы этого не было. Переписки. И вообще. Он большой повеса.
Что она могла бы сказать! Разве то, что выбежала во время действия, потому что муж мешал ей смотреть? Или то, что если бы Гамлет продолжал свою игру кошки с мышью и мышью была бы она, Лиза, а не Полоний, то она, так же как низкий Полоний, соглашалась бы со всем, что говорит Гамлет, потому что не могла бы устоять перед его обаянием? Нет, нет! Она сказала бы о другом! Она сказала бы, что не верит его записке, не может верить его поздравлениям, не хочет верить, что он был неискренним, когда предупреждал от этогобрака. И ещё: она сказала бы, что этот вечер в ложе стал для неё прощанием с той Лизой, для которой театр был чудом иного мира — мечтой, сокровенным желанием, и что уже никогда она не увидит Цветухина прежними глазами.
Она сидела, держа на коленях развёрнутую записку, в пышном праздничном платье, в украшениях на груди и пальцах, с прихотливо уложенными на валик волосами, точно выставленная напоказ. Ничто не мешало ей думать. Иногда пробивался через двери сдавленный голос, и ему словно кто-то отвечал боязливо на вешалках или смелее — в буфете. Потом все опять стихало.
Внезапно появился из ложи Витюша.
— Тебе худо! Я вижу, — с тревогой сказал он. — Тогда поедем домой.
Он нагнулся, протянул к ней руки и так остановился, глядя на записку.
— Письмо?
— Да. Поздравление, — ответила Лиза и сложила листок по сгибам.
— От кого?
— От Цветухина.
— Актёра? Вы знакомы?
— Немного.
Он вынул у неё из рук записку и попробовал прочесть.
— Ты разобрала?
— Да.
— Что за глаголица! Прочти, пожалуйста.
Она прочитала все, кроме подписи. Он снова взял записку и рассмотрел её.
— Ваш Цветухин? Почему?
— Что — почему?
— Почему — ваш?
Он аккуратно вложил бумажку в жилетный карман.
— У тебя с ним что-нибудь было? — спросил он.
— Я не понимаю.
— Что тут понимать, — сказал он, напыживаясь. — Ну, словом, чтобы этого не было. Переписки. И вообще. Он большой повеса.