Пир   ::   Сорокин Владимир Георгиевич

— Четверть часа… м-м-м… на углях и три часа в печи… — бодро жевал Саблин.

— Очень правильно, — кивал Мамут.

— Нет… это что-то… это что-то… — жмурился Румянцев.

— Как я обожаю грудинку… — хрустела Румянцева.

Арина осторожно отрезала кусочек лобка, отправила в рот и, медленно жуя, посмотрела в потолок.

— Как? — спросил ее Мамут, прихлебывая вина.

Она пожала пухлыми плечами. Мамут деликатно отрезал от лобка, попробовал:

— М-м-м… сметана небесная… ешь, пока теплое, не кривляйся…

— Сашенька, а что же ты? — Увлажнившиеся глаза Саблина остановились на жене.

— Александра Владимировна, не разрушайте гармонии, — погрозил пальцем Румянцев.

— Да, да… я… непременно… — Саблина рассеянно вглядывалась в безглавое, подплывшее соком тело.

— Позвольте-ка, матушка, вашу тарелку, — протянул руку отец Андрей. — Вам самое деликатное полагается.

Саблина подала ему тарелку. Он воткнул нож под нижнюю челюсть Настиной головы, сделал полукруглый надрез, помог вилкой и шмякнул на пустую тарелку дымящийся язык:

— Наинежнейшее!

Язык лежал мясистым знаком вопроса.

— Благодарю вас, батюшка, — с усталой улыбкой Саблина приняла тарелку.

— Ах, какая все-таки прелесть ваша Настенька, — бормотала сквозь мясо Румянцева.