Помилование   ::   Карим Мустай

На Руси еще никто чаем не подавился. Только меду-то у тебя нет, для складу сказала... - привычная мягкая улыбка разгладила на миг ее лицо. Никто не помнит, чтобы Федора-самокат громко смеялась или говорила что-нибудь с хохотком, даже представить трудно. Может, святым душам и положено так...

- Верно, матушка, для складу только. Хлеб вот зачерствел немного, ты в чай его макай.

Гостья от угощения не отказалась, отломила ломтик и положила в чай. Пошла беседа, но главный разговор пока где-то стороной ходит. Стоявший в углу заплечный мешок Федора, как вошла, сразу увидела - но допытываться не стала, ждала. Все повадки молодой женщины, голос, жесты, странное ее спокойствие и неожиданное это чаевничанье - говорили о том, что судьба Марии Терезы, все ее житье-бытье переломилось, пошло на другой лад. Вот завяжется сейчас семнадцатый узел ее жизни, а дальше завьется-заплетется совсем по-иному. Вот что почуяла бабушка-соседка. Но тревогу свою все еще прятала.

- Женщине так и положено - жить, словно гостя ожида-ючи, - сказала она. - Хоть нужда подопрет - и тогда. Я и сама живу, словно гостя жду. И надежды больше, и утешения. Может, огонь в твоем очаге кого-то согреет, радушие твое кого-то утешит. Вот и у тебя - всегда дом прибран и сама ухожена.

- Я, бабушка Федора, не жду, я сама уходить собираюсь, - сказала Мария Тереза спокойно, без тени печали.

- Вот те на!- будто бы удивилась старушка Федора. - Вот так, бросишь дом и уйдешь?! И куда же?

- На фронт. К Любомиру.